– всегда шла с планом в голове, куда бы ни отправлялась. Но в этот раз я пустила все на самотек. Шанс, что из такой затеи что-то получится, был так ничтожен, что не хотелось напрягаться на поиск адекватной причины моего визита.* * *

Я позвонила в дверь квартиры, где жила Федина мать, и сразу же услышала ее шаги.

– Кто это? – спросила она из-за двери.

– Я пришла от Феди, Софья Ивановна, – сказала я первое попавшееся, что пришло в голову. Дверь открылась.

Увидев меня, Софья Ивановна озадачилась.

– Так это вы… – разочарованно произнесла она.

– Вы не рады? – еще больше обнаглела я.

Тут, как ни странно, взгляд Софьи Ивановны словно по команде стал радостным.

– Ну как не рада? Конечно, рада. Так вы, значит, к нему съездили. Как он? Да что мы стоим в дверях, заходите.

Посторонившись, Софья Ивановна дала мне войти в квартиру и закрыла за мной дверь. Мы прошли в ее комнату и устроились на тех же местах друг напротив друга.

Это, конечно же, аморально, когда полная ожиданий мать, которую ты только что обманом расположила к себе, сидит перед тобой вся внимание, а у тебя не появляется и тени чувства вины перед ней. Должна признаться, что этические соображения меня тогда не одолевали. Наверное, свою роль сыграла и глухота Софьи Ивановны к безнадежности, с которой я пришла к ней в прошлый раз.

Вглядевшись в меня, Софья Ивановна почувствовала, что что-то не так. Ее брови сдвинулись, губы сжались.

– Что-то случилась?

– Да нет, ничего не случилось. Кроме того, что я вам соврала. Я не была у Феди. Но к Феде через несколько дней поедет мой друг. Так что если вы что-то хотите передать своему сыну, то это можно будет сделать через него.

Софья Ивановна добродушно улыбнулась.

– Что соврала, это, конечно, плохо. Ну, да ладно. А передавать Феде ничего не надо. Он ведь у себя на родине, и у него все есть.

Добродушие Софьи Ивановны мне нравилось, оно сейчас – большая редкость, хотя безмерность ее патриотизма меня несколько смутила. «Что ж, наше старшее поколение – наивный народ, бывает и не такое», – подумала я.

Оправдания моего вранья Софье Ивановне не требовались, но как-то так получилось, что я все же стала оправдываться.

– Для себя я не стала бы врать. Я это делаю для матери, нашей с Элей матери. Она боится за Элю.

– Я ей сочувствую. За дочь всегда больше боишься, чем за сына.

– Значит, вы за своего сына все же немножко боитесь?

Она удивилась моему вопросу:

– Да нет. Почему бы я стала за него бояться?

– Софья Ивановна, а вы его хорошо понимаете?

Она скрестила руки на груди, посмотрела в пол, потом прямо на меня и сказала сухо:

– Конечно, хорошо.

– Вы уверены?

Ее взгляд заострился, и добродушие в нем пропало. Так смотрят, когда ожидают подвоха.

– Ты пришла-то ко мне зачем?

– Я не понимаю свою сестру. А точнее, ее отношения с Федей. Он, похоже, теперь имеет сильное влияние на Элю, а в чем здесь дело, мне не ясно.

– А с чего ты решила, что он имеет на нее сильное влияние? Все наоборот. Это она в их выступлениях главная.

– Я имею в виду не выступления. Я имею в виду «Общество лазурной колесницы».

На лице Софьи Ивановны отпечаталось недоумение.

– Вы разве не знаете, что в конце прошлого года Федор ушел от своего ламы? Да, он сейчас в Пензенской области, но не на гастролях. Он там с другой целью, – сказала я.

Взгляд Софьи Ивановны заострился еще больше, но при этом я уловила в ее глазах растерянность.

– Да откуда ты это все взяла?! – возмутилась она.

Было ясно, что она ничего не слышала об «Обществе лазурной колесницы». Мое ли это было дело посвящать ее в неизвестную ей сторону жизни сына? Надо было кончать этот бестолковый разговор.

– Да, верно, он там не только на гастролях. Он хочет лучше узнать свою родину… – начала опять обескураженная Софья Ивановна.

– Что вы все о родине? – не выдержала я. – Родина – она везде. Москва даже – сердце нашей Родины, как в песнях поется…

– Родина наших предков – Мордовия, – услышала тут я.

Я не знала, что мне делать с этим сообщением.

– Но вы же мне сами сказали, что Федор сейчас где-то под Пензой.

– Верно, под Пензой. Пензенская область рядом с Мордовией, иль ты не знала? Там уже давно живут наши родичи.

Увидев мое замешательство, Софья Ивановна расплылась в улыбке.

– А этих твоих «обществ колесниц» там нет, ты что-то напутала, моя дорогая. Да и Федя никогда ни с какими обществами не свяжется.

Прозвучало это добродушно, но у меня уже не было доверия к добродушию Софьи Ивановны.

– Между прочим, он сейчас не Федя, а Мокшаф, – сказала я.

Софья Ивановна сначала опешила, а потом засмеялась.

– Мокшаф?! Это же надо такое придумать! Он дурачится, голубка. Он же артист, а они все дурачатся.

– Да нет, Софья Ивановна, Федор не дурачится. Он съездил в Индию, наслышался там о мокше и назвался Мокшафом. Потому что «мокша» – это по-русски «свобода», а…

– Ну что ты несешь?! – перебила меня она. – Какая еще – свобода?! Мокшаф – это потому, что он мокшанин, да и еще по фамилии Мокшин. Настоящая фамилия его предков со стороны отца – Мокшины. Мочкины они стали потом, когда мокшанам пришлось скрываться.

Заметив мое недоумение, Софья Ивановна стала мне объяснять что к чему.

– Мокша – это речка в Мордовии. Потому и мокшане. Федор – чистый мокшанин. И мои предки, и предки его покойного отца – все стопроцентные мокшане. Страшные гонения были на мокшан в прошлом, моя дорогая, и потому и я, и Федя родились в Москве, а не у себя на родине.

Они с мужем скрывали от сына его мокшанские корни, продолжала рассказывать мне Софья Ивановна, но лет пять назад Федя случайно о них узнал и очень ими заинтересовался. Съездил в деревню под Пензой, где жила часть выжившей родни его отца, стал общаться со своими мокшанскими родственниками. Кто-то из них и устроил ему гастроли.

Мне стало не по себе от этих подробностей. Известные мне факты, касавшиеся жизненного пути Федора Мочкина, вдруг сдвинулись со своих мест и соединились друг с другом в новую картинку, как это происходит в детской трубке-калейдоскопе. Федор стал совершенно непонятным. Если он мокшанин и занят своими мокшанскими делами, то при чем тут «Трансформатор», ретриты, «Общество лазурной колесницы», тантра, ламы, Индия и прочее? Я не знала, что мне с этим делать. А главное, из этой картинки выпала Эля. И ее было туда не вставить. Так, может, Элеонора сейчас вовсе не с Федей?

Я посмотрела на Софью Ивановну. Усмешка, с которой она за мной наблюдала, мне не понравилась. Делать мне у нее больше было нечего. Я попрощалась с ней и ушла.

* * *

Выйдя на улицу, я позвонила Грохову. Услышав от меня о Федоре и